Пятница, 29 марта, 2024    
Главная > Без рубрики > Детство, опалённое войной…

Детство, опалённое войной…

Воспоминания о прожитых детских и юношеских годах (1937-1959 г.г.)
в посёлке Баланда.

С каждым годом всё меньше и меньше остаётся среди нас тех, кто воевал на фронте, трудился в тылу в годы Великой Отечественной войны. Время забирает и тех, кого называют детьми войны. Мы называем этих людей особым поколением. Да, на их долю выпали большие испытания, но они не очерствели душой, жили красиво и ярко, стремились найти себя, умели любить и дорожили дружбой, которая зародилась в трудные военные и нелёгкие послевоенные годы, и которую они несли через все годы.
Их воспоминания о том времени – бесценны. Их нельзя читать без волнения и даже слёз. В преддверии 75-летия Великой Победы тема мужества и героизма советских людей в те страшные годы станет в нашей газете главной. И сегодня мы начинаем публикацию воспоминаний о прожитых детских и юношеских годах в посёлке Баланда МАХОВОЙ (КОМИССАРОВОЙ) Татьяны Максимовны.
Она родилась пятого июня 1937 года в с. Быково Волгоградской области в семье Комиссаровых Максима Владимировича и Анны Ивановны. В тот же год семья переехала в п. Баланда, где отец работал учителем в средней школе №1. В июле 1941 года он ушёл на фронт и не вернулся, значился в списках пропавших без вести. Мать учительствовала в Баланде до самой пенсии, была награждена орденом «Знак Почёта».
Сама Татьяна Максимовна тоже выбрала профессию учителя, окончила географический факультет СГУ и работала в сфере народного образования: в школе, техникуме, ВУЗе, была членом общества «Знание», лектором народного университета марксизма-ленинизма. В 1959 году она вышла замуж за выпускника средней школы №1 р/п. Баланда Махова Геннадия Александровича. Воспитали двоих сыновей.
Семья Маховых жила в Москве и Подмосковье. Татьяна Максимовна очень дорожила встречами со своими земляками. 9 Мая 2019 года её не стало… Но, остались воспоминания, которые она посвятила «простым людям, выстоявшим и победившим в борьбе с фашистскими захватчиками…»

Мои родители Комиссаровы Максим Владимирович и Анна Ивановна проживали в селе Быково под Камышином, где отец работал завучем в техникуме и преподавателем агрономии и зоотехнии. Однако, спасаясь от сталинских репрессий, в одну из июльских ночей пришлось срочно бросить работу и покинуть дом. С собой взяли только месячную дочь. Приехали в Баланду Саратовской области. Этот посёлок давно приглянулся отцу. Сам он родом из многодетной семьи крестьян, дом которых находился в с. Песчанка, близ Казачки. Дед мой Комиссаров В.А. состоял в партии эсеров, подвергался гонениям. Бабушка растила семерых детей (отец был старшим), была раскулачена за хороший дом и хозяйство.
Так мои родители оказались в Баланде, сняли жильё на улице Коммунистической, напротив Народного дома. Хозяева, приютившие сорванных с мест людей, да ещё с младенцем, оказались приветливыми и бесконечно добрыми. Достаточно сказать, что я поддерживаю связь с этой семьёй до сих пор. Две девушки этой семьи – Ольга и Валентина, воспитывали меня в младенчестве. Впоследствии Ольга Ивановна стала известным в районе педагогом, директором школы, а Валентина Ивановна – фтизиатром, проработавшим в туберкулёзном санатории много лет. Мои родители посвятили себя педагогической деятельности, бывшие ученики знают и помнят их.
До грозовой черты в жизни страны оставалось два года. Отец торопился. Купил и отремонтировал дом, посадил сад, завёл хозяйство, наладил быт семьи. В средней школе №1, тогда она называлась имени Луначарского, работал вместе с Шешневым В.А., Лаут Э., Каппгер А.В., Кутновым И.И., Ясиновским П.И. Вёл он уроки химии, что и определило его военную профессию – сапёр. В детской памяти прочно запечатлелись тяжёлые события первых дней войны: депортация немцев Поволжья. Мы дружили семьями, так как родители работали вместе, вместе проводили и досуг.
Один из домов, в котором проживали этнические немцы, стоял в Школьном переулке так, что наши сады и огороды соприкасались. Другой – на улице Революционной, ближе к Советской. Там жили мои друзья и подружки. Когда в один из дней началось их принудительное выселение, вокруг поднялась непонятная для детей суматоха, крики, плач. Помню, на подводы грузили какой-то скарб, узлы. Остальное имущество дарили, раздавали. Мне подарили затейливые ёлочные украшения, фарфоровые сувениры. До сих пор цела белая вазочка классической формы, потом она служила долгое время экспонатом на уроках рисования в школе №2, где ученики старались изобразить её на бумаге. Уцелела шкатулка из дерева, память о немецкой девочке Эле. Как сложилась судьба переселенцев – неизвестно. Со временем стало ясно: депортация без права переписки…
Воспоминания о другом, не менее трагическом дне: проводы отцов, братьев, сыновей на фронт. Одной рукой цепляюсь за тёткин подол, другой непрерывно машу платочком. Стоим, как тогда говорили, у «линии» ближе к семафору. Мимо лязгает эшелон. Окна, двери, подножки заполняют мобилизованные. Где-то среди них – мой отец. Не вижу. А он видел… в последний раз.
Все знакомые соседи говорили, что таких любящих и заботливых отцов они не знали. Ещё я не умела ходить, а он катал меня по снегу на высоких плетёных санках, летом возил на специальном сиденье у руля велосипеда. Но главное – он любил и умел создавать праздники.
Предновогодье. С подружкой Галей играем в куклы под ёлкой. Стук в стекло, украшенное тонкими узорами мороза, а за стеклом – две игрушечные Снегурочки. Восторгу не было предела. Летом – купанье в речке. Или всей семьёй на велосипедах едем в Дубраву. На зелёной траве устраиваем пикник. Счастливые родители сидят у скатерти-самобранки. Она меня мало интересует. Вижу ягоды земляники – и ползком к ним. Было мне всего два-три года – и будто вчера. «В тихой зелёной дубраве детства остались следы». Точнее и душевнее нашего поэта-земляка Н. Палькина не скажешь.
Будучи подростком, я нашла на чердаке дома учительский портфель отца, набитый письмами с фронта. Тематика в них разная, но главное – это советы, как выжить в условиях войны, как сохранить и вырастить дочь. Читала тайком от матери, чтобы не тревожить её, давясь рыданиями. И годы не умаляют моей боли за потерю отца, лишь усиливают её. В боях за оборону Москвы он был ранен, лечился в Кратовском госпитале. К осени 1942 года письма приходили всё реже и реже, в них – скупая тревога: немец рвётся к Волге. Последние письма датированы 1,10,19 января, 2,11 февраля 1943 года. Далее – томительное ожидание, неизвестность. Лишь в мае 1947 года из Баландинского райвоенкомата поступило извещение № 0/1315 «…пропал без вести в августе 1942 г.»
В последующие годы розыск поочерёдно вели жена, дочь, внуки. Ответ:
№ 0/1315 слово в слово. Но продолжали упрямо жить надеждой. Мама вскакивала ранним утром, когда приходил поезд, и смотрела на запад, в сторону станции. Все братья отца и матери вернулись, заезжали к нам прямо в военных формах. А я обманывалась, обжигала мысль: папа! В
г. Калининске на Стене Памяти в списках погибших его фамилия не значится. Погиб Комиссаров М.В., учитель школы №1, простой боец-снайпер не только без вести, но и без памяти о нём на малой родине.
В Москве на Поклонной горе есть памятник солдату, пропавшему без вести. Есть где поклониться. В 100 метрах от моего дома в подмосковном лесу есть братская могила красноармейцев, которые полегли здесь в 1941 году. «У деревни Крюково погибает взвод…» И каждый год 9 Мая место моего поклонения там. Таких мест, где прошёл враг, не счесть.
Огромную цену за победу заплатила страна и мои земляки. Очевидно, жертв этой страшной войны не сосчитать никогда. Баланде повезло: в оккупационную зону мы не попали, но война дышала нам в лицо. Леденящее душу событие произошло на моих глазах. Пожухлая трава, признак поздней осени, очевидно, 1942 год, враг рвался к Волге. Со стороны Булановки, громко гудя, летел горящий в хвостовой части наш самолёт, похоже «Ан-2». Дети в это время играли рядом с железнодорожной насыпью. Вся ватага бросилась бежать за падающим самолётом. Казалось, мы прибежали первыми. Лётчики разбились в районе салотопки, видимо, тянули машину дальше от посёлка, в ковыльные степи. В составе погибшего экипажа была женщина. Ужасная картина потрясла всех.
Опасались бомбёжек, ведь в посёлке было что уничтожить: госпиталь, военные склады, запасы продовольствия. Население готовилось к худшему, рыли, хоть какие-то, убежища. Так у нас, в конце огорода и сада, дальше линии домов, в зарослях терновника и вязов был вырыт и укрыт окоп с земляными ступеньками. В него принесли самые необходимые бытовые предметы. Так делали многие с целью уберечься, хотя бы от осколков снарядов, на случай бомбёжки.
На плечи женщин-солдаток легло нелёгкое бремя работы для фронта. Активное участие в них принимали и учителя. Вместе со всеми они работали на полях, на элеваторе, заготавливали дрова для школ, госпиталя, строили оборонительные рубежи. Мы, младшие, старательно собирали колоски.
Возникла острая необходимость в рабочих руках. Государство и местные власти приняли особые усилия для вовлечения женщин-матерей в общий трудовой процесс. Так открылся детский сад в восточном здании первой школы слободы Баланда при схождении Большевистской и Чапаевской улиц. Помню пирамидальные тополя, густой заросший сад… В нём было здорово играть в войну, правда, все хотели быть только советскими бойцами. Помню большую светлую комнату. Она представляла собой столовую, игровую и комнату для занятий одновременно. На стене – огромный красочный плакат: И.В. Сталин держит на руках девочку Мамлакат – рекордсменку по сбору хлопчатника. Мы хотели быть такими же героинями.
Вскоре открылся детский сад на Сенной площади, позади типографии районной газеты. Это был большой, просторный, но какой-то неуютный дом с обширным участком, на котором росли лишь раскидистые ивы и лебеда. Кормили плохо: гороховый суп, каша, кисель. Но у многих и этого не было, у сирот войны, оставшихся на попечении бабушек, сорванных с обжитых мест войной. В этом детском садике я прижилась до семилетнего возраста. Именно здесь я обрела друзей, с которыми не рассталась и в школе. Более того, с некоторыми продолжаю поддерживать связь…
Были проблемы карантинного характера и другие, когда малышей деть некуда. Выручали соседи, друзья. Баландинцам везло на хороших людей, и вспоминать о них радостно. Прежде всего, на память приходят имена и образы матерей моих подруг: тётя Паша и тётя Маша, тётя Наташа и другие. Не было ничего вкуснее картофельных лепёшек, печёных на боках буржуек. Возле них мы и сидели, ожидая новых порций. Ничего не было теплее и уютнее огромной печки с полатями, где могли греться, сушиться, ночевать до пяти ребятишек одновременно. Ничего не было красивее нарядов, собранных из старого тряпья. Ничего не было желаннее пошитых их натруженными руками для кукол. Ничего не было ласковее этих рук, гладивших наши головёнки. Женщины-матери светились добротой и сопереживанием.
Особо памятны мои «набеги» к Шешневым. Их семья проживала в небольшом домике на Большевистской улице по соседству с нашим домом. Отец мой, а также отец моей близкой подруги Маечки Дегтярёвой, были коллегами, трудились в одном коллективе. Они уважали и ценили Александра Васильевича за его честность и глубокую порядочность. За многие десятилетия педагогической работы он воспитал целую плеяду учеников, из которых вышли настоящие патриоты Родины и хорошие учителя.
Вспоминает его бывший ученик, выпускник 1953 года, доцент, кандидат технических наук Г.А. Махов: «За всю свою жизнь я не встречал человека, обладающего такой эрудицией в сфере общественного устройства. Так, в области истории – это учёный-исследователь. Удивительно легко, интересно читал он лекции. Свежо, интригующе. Методически верно излагал материал, никогда не повторяя учебника. Побуждал самостоятельно мыслить. Я так ценил его лекции, что каждый раз конспектировал их, долго хранил, пользовался ими, обучаясь в техническом ВУЗе. Надо признать, что вузовские лекторы в этой области знаний не шли с ним ни в какое сравнение. Я всегда удивлялся: почему Александру Васильевичу не было присвоено звание Заслуженного учителя? Сейчас отвечу: такие были времена… Глубоко благодарен Александру Васильевичу. Он привил мне любовь к истории на всю жизнь».
Мне частенько приходилось наблюдать, как Шешневых навещали коллеги, бывшие ученики, беседовали, играли в шахматы. С малых лет меня привлекала его супруга Нина Николаевна. Это особая женщина. Таких, как она, в Баланде в этот период не было. Высокая, возраст не скрыл статности, голубые, чуть на выкате глаза, чёрные с сединой волосы, собранные в пучок на затылке. Чёрного цвета салоп (широкая длинная накидка). Вспомните картину И. Репина «Не ждали» и перед вами – образ Нины Николаевны, бывшей смолянки, выпускницы института благородных девиц. Интеллигентна, всегда ровна, приветлива и внимательна. Умела выслушать, занимала меня необычными рассказами об институте. Уроженка Елабуги, она первая открыла для меня мир художников, прежде всего своего земляка И.И. Шишкина.
Входишь, бывало, в комнату – на стене у кровати ковёр «Мишки в сосновом бору». На этажерках, полках – много книг. Среди них – альбомы с репродукциями, фотографиями. С чувством благоговения разглядываю их, задаю вопросы, беседуем. Её хорошим манерам и гостеприимству могла позавидовать любая женщина. Она любила угощать, без чая с конфетами и печеньем не отпускала. Обожала цветы, они занимали половину огорода. Особенно хороши были белые, типа орхидей, ослепительные и душистые. Уходили от них всегда с охапками цветов. Отрадны воспоминания об этих щедрых душой людях.
В тяжкое военное время очень важно было отогреть душу человека, ожесточившегося, потерявшего близких, здоровье, дом. В какой-то степени мы, школьники младших классов, участвовали в выполнении этой задачи. Я имею в виду шефство над госпиталями. Выручали сады и огороды: плоды, овощи оказывались весьма кстати. Устраивали концерты: читали стихи, басни в лицах, плясали в ярких костюмах народные танцы, пели тонкими голосками песни и минорные о погибшем бойце, и мажорные:
«Эх, крепки ребята-ястребки,
С мессершмиттом справится любой,
Ты согрей нас жарко фронтовая чарка,
Завтра утром снова в бой.
Выпьем боевую чарку фронтовую
За друзей, за Родину свою.
За любовь, за дружбу, за родную службу
В истребительном полку!»
(Продолжение следует).